НОВАЯ КНИГА:
ОТ СОСТАВИТЕЛЯ
«... МОЕ ГНЕЗДО НАХОДИТСЯ ЗДЕСЬ...»
В одной телепередаче, посвященной творчеству Владимира Орлова, Борис Мартынов, режиссер Украинского музыкального театра (ныне Государственный академический музыкальный театр Республики Крым), рассказывал о том, как они познакомились.
« - Орлов - иголка в стогу сена, - сказал Мартынов. - И найти эту иголку очень сложно. Помню, в семьдесят девятом году мы на малой сцене встретились, и это была настоящая находка, потому что всё остальное... понимаете...»
Отец, который никогда не лез за словом в карман, тут же иронично подыграл:
« - Потому что всё остальное - сено».
Думается, он знал себе цену, и порой ему хотелось получить хорошую официальную рецензию на книгу, пьесу или просто стихотворение, но происходило такое нечасто. Недавно среди бумаг нашлась рукопись кукольной пьесы «Тимка с Голубой планеты». Толстая общая тетрадь в твердой обложке, с текстом в окружении правок и рисунков. Он всегда рисовал какие-то кубики с пирамидками, которые каким-то образом отражали ход творческого процесса. После слова КОНЕЦ я пролистал пару чистых страниц и вдруг увидел два слова: «Молодец, Орлов».
Минуло более сорока лет, а мне всё вспоминаются эти две фразы, устная и письменная. Никогда себя не хвалил, а тут неожиданно иголочки кольнули.
Вспоминаются клубы табачного дыма в комнате, где он творил. Происходило это ночами. Днем часто приходили гости, он читал им отрывки. Было шумно и весело, как обычно ...
Иногда наступали дни, наполненные тишиной. Отец внезапно уходил в себя, мрачнел, то и дело спускался проверить почтовый ящик. Отсутствие почты и новостей расстраивало его.
В одном из интервью он однажды сказал: «Ожидание. В нем я состарился незаметно для себя. Бывало, сдаешь книгу в издательство, тебя включают в план, и через два-три года твое творение выходит в свет. И вот ждешь, когда опубликуют стихи, работая над новыми, так и живешь завтрашним днем, а годы летят...»
Он не был октябренком, пионером, комсомольцем и членом партии. Просто не успевал по возрасту сначала из-за войны, а позже, как мне видится, не хотел кривить душой ради карьерных соображений. Но зато в детстве бабушка (наша прабабушка, которую мы с сестрой никогда не видели) наградила его орденом Ленина за хорошее поведение. Он рассказывал:
«Бабушка приехала из Москвы от моей тети и привезла какой-то значок. Помню, это был тридцать шестой год, потому что в этом году умер Горький. Она принесла мне значок и подарила. И я понес его в детский сад. Бабушка сказала, что это орден Ленина, и я поверил ей. Там он у меня пропал. Можете себе представить, что было в этом детском саду, где мечтали от меня избавиться. Мечтали! - потому что я был полон энергии. И перекрестились, когда меня забрали оттуда... А значок так и не нашелся»...
Этот орден оказался единственным. Еще были какие-то медали и значки, которые и по сей день пылятся в ящике стола, и которым не придавалось значения. Но тот, - бабушкин, - «орден Ленина» запомнился на всю жизнь.
В том же интервью он сказал так:
« - ... девять раз меня выдвигали на соискание премий и задвигали обратно, как только читали мою биографию. Вот было хотели наградить премией Ленинского комсомола за пьесу, но я сразу понял, что премию отдадут не мне, а театру. Так и вышло:
Одним геройская звезда,
Медали всякие до пуза.
А мне - награда навсегда -
Еврей Советского Союза».
Наш далёкий предок был кантонистом, то есть мальчиком-рекрутом, попавшим в военное поселение при Николае Первом. Не знаю что сказать по поводу Веры, об этом семейные предания умалчивают, но Правдой отслужив Русскому царю и Российскому государству почти тридцать лет (шесть в кантонистах и двадцать пять в драгунах) он был отпущен с вольной бумагой под фамилией Орлов, полученной от командира полка.
Отцовские друзья часто бывали в Крыму. Люди со всех уголков новой империи - москвичи, ленинградцы, киевляне, харьковчане... Невидимые нити дружбы связывали с поэтами Сибири и Дальнего Востока, с Туркменией и Узбекистаном, Молдавией и Латвией, эта дружба родила большое количество стихотворных переводов. Поддержка, любовь и признание друзей стали для него тем катализатором, который так необходим каждому художнику.
В середине восьмидесятых он сочинил маленькое стихотворение, которое на рубеже двадцатого века, стало знаковым и очень известным:
Я узнал, что у меня
Есть огромная семья -
И тропинка, и лесок,
В поле каждый колосок!
Речка, небо голубое -
Это все мое, родное!
Это поэт сказал о Крыме. Полуостров на карте сравнивался с формой сердца. «Ты сердце моё, полуостров. Я жить не могу без тебя», - поется в одной из его песен.
В Крыму он написал свои лучшие детские стихи. На протяжении творческой жизни регулярно выступал в школах, пионерских лагерях, библиотеках, литобъединениях. И пионерский галстук часто появлялся на нем, потому что главная часть жизни была отдана детям.
Владимир Орлов родился в 1930 году, в Симферополе.
Однажды он напишет о себе так:
«Когда я был маленьким, бабушка мне купила бескозырку с надписью «ЮНГА», а дедушка подарил белопарусную игрушечную яхту.
Во время дождей наш переулок превращался в бурную речку, и однажды я привязал к своей яхте нитку и спустил свой кораблик на воду. Поток вырвал нитку из рук, и мою яхту унесла куда-то бурная вода. Домой я пришел в слезах. Но дедушка сказал, что яхту дальше моря не унесет, и поэтому с ней ничего не случится.
«Вот вырасту, - подумал я, - стану моряком и найду свой кораблик в синем море».
Потом дедушка подарил мне легкий фанерный планер на резинке. Я тут же растянул резинку и запустил планер в небо. Он взлетел высоко-высоко и больше ко мне не вернулся.
«Ничего! – сказал я сам себе, - вот вырасту, стану летчиком и разыщу свой планер в синем небе»!..
Прошло много лет. Сперва я стал портным, потом слесарем на заводе, потом парашютистом. Я спускался на парашюте, осматривал небо, но нигде не видел своего планера. А я так мечтал с ним повстречаться…
Прошло еще несколько лет, и я стал моряком. С высокого корабельного мостика в сильный морской бинокль я осматривал море, надеясь увидеть яхту своего детства. Конечно белоснежная яхте не появилась. Но мои мечты вдруг стали превращаться в стихи, сказки, пьесы… В них есть и море, и небо, и земля, на которой я родился. Земля, подарившая мне и небо, и море».
А после службы в армии у Орлова родился сначала мальчик, а потом девочка. Мальчиком оказался я.
Когда мы жили в Евпатории, он ездил в редакцию газеты на велосипеде с моторчиком, - это всем было хорошо известно. А когда переехали в Симферополь, по ночам что-то писал. Утром папа читал готовые стихи, которые нам иногда нравились, а иногда не очень. Но однажды я был взят в Артек. Папа вышел на сцену. Дети, мои сверстники и постарше, хлопали и кричали: «Просим! Просим!» Вдруг он стал читать знакомые строчки, и какое-то время в наступившей тишине я не мог понять кто стоит передо мной. В конце каждого стихотворения в зале раздавался дружный хохот и аплодисменты. Я был поражен силой и действием слов.
С тех пор во мне возникает непонятная радость ощущения причастности к тому, что делал человек, обыкновенно называемый папой. Это чувство не покидает и по сей день, когда я перечитываю книги его стихов.
Наша квартира походила на проходной двор.
Когда папа уезжал по делам - все равно куда, в какой уголок государства, в котором все люди считались если не братьями, то хотя бы товарищами, - он всегда возвращался не один. Знакомился в поездах, издательствах, на улицах, покоряя людей открытостью, простотой и добрым юмором, который нередко, когда речь шла о тупой недальновидности властей, превращался в злую и беспощадную сатиру:
Просыпаюсь: «Здрасьте!
Нет Советской власти»!
А у новой власти -
Те же лица: «Здрасьте»!
Отец тащил в дом подводников, милиционеров, молодых поэтов, астрономов, журналистов, артистов, детей из школьного драмкружка... Однажды поздним вечером у нас появилась труппа театра «Люди и куклы».
После спектакля, который в начале восьмидесятых прошел в концертном зале Симферопольского музыкального училища, отец, пораженный игрой талантливых артистов, просто вошел за кулисы и пригласил всех к себе домой.
Была зима, на улице мороз и снег по колено. Молодые ребята, - старшему из них было, наверное, не больше двадцатипяти лет, - с радостью откликнулись на это приглашение. В папином кабинете был накрыт стол, и начавшееся пиршество продолжалось чуть ли не до утра. Это была чудесная ночь с песнями, стихами и шутками! Я помню, Гаркалин, который был в числе актеров, сказал: «Владимир Натанович, мы проехали с гастролями почти через всё наше государство, но нигде, ни в одном городе нас не приглашали к себе домой, и нигде на гастролях не было такого прекрасного вечера».
Папа любил стихотворение Беранже «Фрак». Там есть такие строчки:
... Тебя, мой друг, духами я не прыскал,
В тебе глупца и шута не казал,
По лестницам сиятельных не рыскал,
Перед звездой спины не изгибал...
Он ценил дружбу, и всегда брал за основу смысл этих слов, когда речь шла о «нужных» людях. Его немного коробило оттого, что обещанные регалии переназначались другим, искренне не понимая, что причиной тому чаще всего был вовсе не его еврейский нос, а мудрый, злой и острый характер его языка, а также пожизненная ориентация на эти слова Беранже.
Он мог уехать в Москву. В столице обещали прописку. Мог, но не хотел.
Папа не был провинциалом, его печатали ведущие московские издательства и газеты.
«Меня всегда будет тянуть туда, где я родился, - говорил он. – И когда я возвращаюсь из Москвы в Симферополь, знаю, что моё гнездо находится здесь...»
Юрий Орлов
